В 1963 году философ Бертран Рассел задался вопросом: есть ли будущее у человечества? Этот простой вопрос возник из исторического контекста – позади были две мировые войны. США и СССР вступили в фазу активного противостояния, над миром витала угроза ядерной войны. Сегодняшнее положение дел в мире не упрощает ответ на вопрос Бертрана Рассела. Мы пришли к необходимости заново поговорить о том, что такое человек, человечность и человечество и есть ли у него будущее.

Человеческие сообщества всегда нуждались в регулятивах поведения, понятных правилах, объяснимых исходя из ценностей, разделяемых сообществом. На протяжении тысячелетий высшим авторитетом, который создавал этические правила, передавал их людям, следил за их выполнением и в случае невыполнения карал, выступал тот или иной Бог, порой вместе со своими доверенными посланниками. Социолог Эмиль Дюркгейм и философ Людвиг Фейербах сказали бы, что в образе Бога человеческие сообщества как бы «объективировали» свою социальность, поклонялись некому связывающему их символическому единству, как бы вынося вовне собственную способность порождать нормы, ценности, и передавая эту честь и ответственность некому невидимому автору, судие, сверхличности.

В этих традиционных этиках между людьми разного пола, социального статуса и возраста не подразумевалось равенства в отношении этических вопросов. Подчинение женщин мужчинам, сыновей и дочерей отцам, рядовых членов общества – сильнейшим и влиятельнейшим было «незаметным» и само собой разумеющимся фундаментом остальных моральных отношений. А уж чужак, инородец и вовсе не был равным соплеменнику в смысле применения к нему определенных моральных категорий. Этика как бы закрепляла существующее неравенство, говорила о моральных императивах, которые не затрагивали того или иного устройства социальных иерархий и несправедливостей.

Медленный поворот к пониманию всех людей как равных этических субъектов, к которым необходимо применять одни и те же принципы, начался не позже начала новой эры и присутствует, например, во многих высказываниях Христа и его учеников и последователей («ни эллина, ни иудея» – говорит апостол Павел, рассуждая о том, что все человечество потенциально может разделить веру в Христа).

Только появившись, гуманизм уже был полон противоречий и «обратных сторон». Провозглашая свободу, на деле он зачастую оборачивался своеволием и самодурством тех, кто мог по статусу себе это позволить, а о равной ценности действительно всех людей говорить, конечно, не приходилось, ведь социальное и гендерное неравенство сохранялось в полнейшей мере. Мужчина высокого социального происхождения, облаченный состоянием, влиятельностью, способностями, интеллектом и символическим капиталом – вот идеальный субъект гуманизма тех времен. Не зря Леонардо изображает на знаменитом рисунке «Витрувианского человека» – «гармонично» сложенного зрелого мужчину.

Приходило ли вам в голову, почему точкой отсчета для человечества тут выступает зрелый мужчина, а не мальчик, девочка, пожилой мужчина или женщина? Конечно же этот мужчина европеиод… Очень сложно поставить этот «само собой» разумеющийся факт под вопрос, ведь мы привыкли, что собирательная категория «люди» до сих пор состоит в наших разговорах и мыслях именно из таких «людей» – мужского пола, зрелых, физически развитых, сильных. Подразумевается, что именно они воплощают в себе остальные черты «человечности» – рациональность, жажду познания, креативность, коммуникативность, волю к власти, деятельное стремление изменять мир, предприимчивость и так далее. Они же являются и наиболее внятными моральными субъектами, и именно между ними происходят наиболее значимые взаимодействия для общества и человечества в целом. Но сколько их, этих белых, зрелых, статусных мужчин по сравнению с остальным пестрым обществом, людьми разных возрастов, гендеров и статусов? А уж если мы попытаемся отказаться от европоцентризма и попробуем посмотреть на человечество в целом, то обнаружим, насколько малочислен этот самый «Витрувианский человек» в контексте всего человечества. Можно сказать, что это просто метафора, а смотря на этот рисунок, стоит представлять любого человека – вьетнамскую девочку, китайскую женщину преклонного возраста, родившегося с СМА мальчика из Германии (не факт, что он сможет стоять так же, как Витрувианский человек, упираясь конечностями в воображаемую окружность), да кого угодно вообще. Но проблема в том, что красивая метафора человечества, «ода» ему, по факту оказалась визуализацией того, как обстояли и отчасти до сих пор обстоят дела: в центре мира именно такая фигура.

Это одна из важных и до сих пор нерешенных проблем гуманизма – он допускает сравнение людей друг с другом, выделение «инаковых», прочерчивание разграничения между «истинно-людьми» и немножко не дотягивающими до этого. Интересно, что, например, по мнению Мартина Хайдеггера, когда древние римляне эпохи Республики говорили о «человечности», они противопоставляли свою «человечность» варварству иных, недружественных им народов. Вспомните банальные факты о «дикарях» и «примитивных народах», которых «цивилизовали» прибывающие из Европы захватчики и миссионеры, потому что им не хватало «рациональности» и «цивилизованности», чтобы быть равными Витрувианским людям. О людях с ментальными заболеваниями, которые становились изгоями общества и были предоставлены сами себе вместе с нищими, бродягами, разбойниками или содержались в изоляции в ужасных условиях. Чтобы стать «монстром», отличающимся от нормативного человека, и «выпасть» из «равноценного» сообщества людей, часто достаточно было родиться с незначительными особенностями.

Вспомним также и о женщинах, которым до самого последнего времени якобы не хватало «рациональности» (важное свойство воспеваемого гуманизмом человека), чтобы обучаться в университетах, работать наравне с мужчинами, участвовать в выборах и быть избранными на определенные должности. Что уж говорить о животных, ставших в эту эпоху радикальными Другими, над которыми возвышался своим умом, знаниями и творчеством человек эпохи Возрождения (кстати, гораздо в большей степени, чем охотни_цы-собиратель_ницы, которые часто исповедовали верования анимизма, тотемизма и почитали даже тех животных, которых убивали на охоте с целью пропитания).

Эпоха Просвещения развила гуманистические идеи Возрождения. Например, Декарт описал человеческого «субъекта» через его принципиальную способность рефлексивного мышления (я мыслю, следовательно, существую). Это мышление способно глубоко критично относиться к себе самому, сомневаться в себе до самого последнего предела – оно всегда находит того, кто сомневается. Насколько субъекты в этом смысле люди, которым было незнакомо глубоко рефлексивное сомнение в собственном существовании и попытка найти в себе источник мышления? А существа, для которых жить значит танцевать, заботиться, маршировать, питаться через трубочку, дышать с помощью ИВЛ, и так далее – остается вопросом. Подобным образом Кант описал человечество как «сообщество всех разумных существ», выделив в людях в качестве самого сущностно важного свойства именно разум. Если доводить до логической завершенности это направление мысли, можно сказать, что люди, определенные через разумность, – лишь те из них, кто благодаря «ситу» проверки на разумность также приобрели статус правовых субъектов, граждан, собственников, деятелей, политических акторов. А это, как мы понимаем, фактически было доступно немногочисленному меньшинству.

К 20-му веку противоречия гуманизма показали себя с самых разных сторон. Ценности научного мышления, свободного экспансивного познания мира обеспечили возможность множества полезных для здоровья и благоденствия миллиардов людей открытий, сделали жизнь людей более сытой, безопасной и здоровой. В то же время уже в Первую мировую войну было применено оружие массового поражения – газ иприт и погибли миллионы людей. Мир содрогнулся, узнав о «рационализаторских» изобретениях по умерщвлению людей в концентрационных лагерях – огромных печах и газовых камерах и о чудовищных экспериментах нацистских врачей, которые позиционировались ими как научные и несущие высокую практическую полезность. Под занавес Второй мировой войны было применено ядерное оружие. О невозможности писать стихи после Освенцима говорил философ Теодор Адорно, имея в виду полный крах культурных норм и человечности во время мировых войн, которые, как казалось, укоренились в простых жизненных практиках к началу 20-го века.

Жан-Поль Сартр утверждает, что экзистенциализм может быть новым гуманизмом. Он пишет о том, что по сути экзистенциализм, делающий акцент не на неких качествах человека, его «сущности» (как раз тех предзаданных рамках вроде пола, статуса, этичности, гражданства и т.п.), а на его существовании, постоянном создании себя каким-то или какой-то через поступки, активные выборы или принятие определенных ролей и идентичностей. По Сартру, экзистенциализм является гуманистическим мировоззрением в том смысле, что он возвращает человеку полную ответственность за свои этические выборы и действия, подчеркивая его свободу и самоценность, а потенциал борьбы за принятые выборы видит в каждом и каждой.

Философы пытаются вновь наполнить гуманизм разными ценностями, в зависимости от своей мировоззренческой ориентации. Более левые мыслители подчеркивают важность равенства, солидарности, социальной справедливости. Другие говорят об альтруизме как сути гуманизма, и стремятся совместить его с религиозными дискурсами или привнести в него экологические ноты. Мыслители, придерживающиеся либеральных позиций подчеркивают, что при всех проблемах гуманизма, в нем остаются всегда актуальными ценности человеческой автономии, ответственности и права выбора идентичностей.

Не удивительно, что этот концепт сегодня кем-то отвергается, а кем-то «исправляется», ведь мир становится сложнее, как и социальные отношения, способы коммуникации и ситуации, которые требуют ценностного подхода.

Также важен вопрос, является ли современный человек со своей телесностью, привычками и мыслительными способностями «достаточно хорошим», чтобы провозгласить его действительной высшей ценностью? И тут перед нами могут открываться различные образы «новых», «усовершенствованных» людей, иногда выглядящих как герои фантастических романов, но вполне имеющих шансы для появления уже при нашей жизни. По каким же направлениям предлагают усовершенствовать людей мыслящие в этом направлении ученые?

Во-первых, это медицинские технологии, стремящиеся продлить человеческую жизнь, самые передовые способы поддержания здоровья. Их сегодня очень много критикуют за дороговизну – а значит, элитарность, потенциальную доступность высшей касте сверхбогатых людей, которые смогут жить дольше простых смертных и обращаться к «волшебной пилюле» сверхдорогой и всемогущей медицины в случае критических болезней. Подобную картину будущего рисуют создатели сериала «Видоизмененный углерод» (2018), добавляя к ней также несколько пугающую, но отнюдь не тотально фантастическую идею о возможном в будущем «переносе» личности из телесного мозга на цифровой носитель – и оттуда в новые искусственно усовершенствованные тела.

Во-вторых, это улучшения и дополнения физических возможностей органов и конечностей человека, во многом исходящие из желания улучшить жизнь людей, испытывающих сложности с мобильностью, лишенных конечностей или органов.

В-третьих, это стремление улучшить когнитивные способности людей (и не только с помощью медикаментов, но и с помощью психологических практик).

Как мы видим, этические вопросы могут быть направлены не только на отношения людей с окружающими, но и с самими собой. Например, как я отношусь к своему телу, где границы допустимых изменений, а где я теряю почву под ногами и уже перестаю быть «человеком»? Нравится ли мне, что данные о моем геноме могут быть потенциально доступными ученым и содержаться в лабораториях? Хочу ли я, чтобы мои органы после смерти были переданы другим людям в качестве донорских? Готов_а ли я сам_а принять чужие донорские органы или клетки? Хотел_а бы я узнать заранее о возможных генетически предзаданных заболеваниях своих детей и исправить их геном, чтобы избежать заболеваний? Хотел_а бы я раз и навсегда с помощью нейрохирургии отключить какие-то причиняющие боль ощущения, например, воспаленный тройничный нерв? А как насчет уникальных протезов в случае утраты ноги или руки? Не изменяют ли мою личность лекарства от депрессии, биполярного расстройства или тревожных расстройств? Вероятнее всего, будущее будет полно не только дискуссий, но и идейных столкновений между последователями крайних мнений по этим вопросам, ведь от них зависят кардинальные пути развития человечества и вопросы власти.

Почему в круг ценностных отношений сегодня начинают входить не только люди? Парадоксально, но одной из причин перехода к неантропоцентрическому (или постантропоцентрическому) мышлению в этике стало осмысление результатов развития человечества, его промышленности, технологий и их влияния на систему планеты Земля.

Мы живем в эпоху, которую многие ученые предлагают называть «антропоценом». Этот термин, предложенный в 2000 году американским биологом Юджином Стормером и нидерландским исследователем атмосферы Паулем Крутценом, обозначает особый период развития планеты Земля, когда основным фактором изменений в ее атмосфере, литосфере и гидросфере становится деятельность человека. А еще вернее было бы сказать, деятельность развитых и развивающихся стран мира, экономика которых основана на выработке углеводородного топлива, производстве, выбрасывающим в атмосферу результаты сгорания этого топлива, засоряющим выбросами и произведенным из нефти неразлагающимся мусором мировой океан и вырубающим леса под поля для монокультурного сельского хозяйства и так далее.

Мы можем детализировать различные негативные эффекты, запускающие цепочки взаимосвязанных событий. Но пока просто обозначим, что речь идет не просто об экологическом кризисе, которые переживали целые крупные регионы мира в разные времена и не всегда из-за человеческих действий. Речь идет о глобальном изменении планетарного масштаба, которое запустили мы сами и в котором невозможно включить обратный ход. Лучшее, что можно сделать, – это постепенно уменьшать негативные эффекты и работать с конкретными проявлениями этого кризиса.

Каким же образом субъектами этики становятся, например, животные? Обращаясь к проблеме взаимоотношений человека и животных, современные мыслитель_ницы отмечают, что многообразие фауны можно разделить по отношению людей к ним на три группы: «друзья», «еда» и «дикие животные». «Друзья» взяты в кавычки, поскольку о равноправии и взаимности в отношении прирученных животных говорить не приходится. Часть таких «друзей» люди эксплуатируют в более мягких формах, связанных с элементами заботы и привязанности. Тем не менее, даже когда мы говорим о собаках и кошках, очевидна степень «коммодификации» этой «дружбы», когда животными торгуют, управляют их репродуктивными способностями, выводя наиболее востребованные и дорогие породы, выстраивают индустрии красоты животных, превращая их не столько в друзей, сколько в свои дорогие меховые игрушки.

Если оглянуться в прошлое, на заре одомашнивания животных собаки и кошки напрямую использовались исходя из их практической полезности. Собаки – для охраны жилищ и скота, помощи в охоте, кошки – для охраны запасов злаков. Когда разные утилитарные задачи дифференцировались, возникла необходимость в выведении пород с акцентированными способностями – например, гончих собак, овчарок или охотничьих собак для выгона мелких животных из нор. Под каждую задачу человек выводил соответствующую породу, делая собаку, как это формулирует Рози Брайдотти, природно-культурным гибридом. Многие зоозащитники в принципе считают выведение различных узкоспециальных и декоративных пород преступлением против «собачьей природы», указывая на то, что в результате длительной гибридизации многие породы приобрели разные врожденные склонности к болезням. Они предлагают сравнить, например, страдающих от одышки и многочисленных врожденных хворей пекинесов с волками и представить, каким мог бы быть человек, если бы его так же сильно модифицировали за какие-то несколько десятков тысяч лет.

Лошади, ослы, верблюды и другие копытные, используемые в качестве транспорта и для помощи в сельском хозяйстве, были воспеты за свою «выносливость». Но не является ли это качество на самом деле свойством, присвоенным им человеком и призванным завуалировать сверхнагрузки и сверхэксплуатацию, которым эти животные подвергались тысячелетиями?

«Кормилица» корова, овца, «дающая» шерсть, свинья «дающая» мясо – всех этих животных сегодня левые зооактивисты называют «зоопролетариатом», безмолвными рабами человека, которые будто бы по своей воле «кормят» и нечто «приносят» людям. В то время как в действительности люди поставили их эксплуатацию на поток тысячелетия назад, а сегодня еще больше технологизировали ее, ухудшив положение и условия содержания своей «еды» или поставщиков биологического сырья, такого как шерсть, шелк, мед и т.д.

Здесь продаются не только экзотические животные, употребляемые в пищу, например, летучие мыши, но и дикие животные для содержания в домашних зоопарках или просто в домашних условиях. Стоит ли говорить, что места, где дикие млекопитающие могут существовать в естественной для себя среде, постоянно сужаются и уже сегодня зачастую представляют собой локальные пятна на карте, ограниченные контурами резерваций, заповедников и национальных парков. Фантастические фильмы совершенно обоснованно пророчат исчезновение крупных диких млекопитающих или их полное одомашнивание, подобно тому, как исчезают сегодня популяции диких лошадей или верблюдов.

Часто для человека заметным является исчезновение крупных видов животных, а уменьшение биоразнообразия за счет насекомых, птиц или мелких млекопитающих может оставаться незаметным. В этом смысле очень показательным примером является драма с уменьшением популяции пчел, столь важных в сельском хозяйстве. Смертность пчелиных семей в разных регионах составляет десятки процентов в год, что позволяет ученым предположить, что пчелы могут вымереть к 2035 году. В то же время это беспокойство не всегда бескорыстно. Ведь около одной трети урожая сельскохозяйственных культур на планете завязано на работу насекомых-опылителей. Специалисты подсчитали стоимость услуг по опылению, которые пчелы «оказывают» людям, на примере Германии. Как пишет экологиня Майя Гёпель, «в пересчете на деньги Федеральное ведомство по охране природы Германии оценивает эту работу в 150 млрд евро в год. Эта сумма превышает общую годовую прибыль компаний Apple, Google-Alphabet, Facebook и Microsoft». В связи с этим американская компания-ритейлер Walmart, крупнейшая в своей отрасли в мире, попыталась создать и запатентовать механическое устройство, подобное микродрону и способное опылять растения. Ждет ли нас мир, в котором пчелы будут механическими? И если да, то не потому ли, что мы не смогли вовремя включить реальных биологических пчел и других животных в поле своего этического отношения?

Лабораторные мыши, животные, на которых исследуются различные препараты, «на и в которых» буквально выращиваются органы, которые заражаются раком, – все это реалии сегодняшнего дня. Мыши в лаборатории – это живой расходник, который может производиться в разных «модификациях» с помощью изменения генов, чтобы сделать их более восприимчивыми к определенным заболеваниям (раку, диабету, болезни Альцгеймера и другим), изучать их и находить способы лечения людей. Споры о правомерности существования целой индустрии медицинских животных особенно остры, ведь на другой стороне эксплуатации живых созданий часто стоит потенциальная возможность спасти человеческие жизни.

Конрад Лоренц, возможно, один из самых известных зоопсихологов, изучавший и человеческое нравственное поведение, в книге «Агрессия, так называемое зло» однозначно заявляет, что животные придерживаются определенных регулирующих их поведение правил, чаще всего распространяющихся на их собратьев того же вида или одного семейства, но не только. Забота, альтруизм, эмпатия – все это не чуждо млекопитающим, птицам, самым разным созданиям, которые зачастую распространяют их шире своего вида или ближнего круга. Лоренц идет еще дальше, говоря о том, что агрессия животных (в отличие от агрессии человека) чаще всего обоснована либо необходимостью защиты, либо необходимостью питаться или отстоять свое право на размножение. Агрессия же человека находит себе куда больше разнообразных обоснований, часто выходящих за рамки борьбы за существование, и направлена прежде всего на существ своего вида. В этом смысле человек – не более этичное животное, чем, например, волк, а достаточно извращенно неэтичное.

Известный этолог и приматолог Франс де Вааль, изучающий главным образом шимпанзе, говорит о сложной системе социальных связей у этих человекообразных обезьян, об их высоком интеллекте, наличии у них способности обманывать, создавать коалиции, солидаризироваться внутри группы, действовать коллективно, ощущать эмпатию и проявлять альтруизм, наряду с агрессивными проявлениями. Для этого нидерландского ученого социальные качества (в том числе мораль) шимпанзе по сложности возможно даже не уступают человеческим.

Так является ли нравственность прерогативой человека? Люди не во все времена считали так. История знает множество случаев, когда животных привлекали к уголовной ответственности, тем самым наделяя их ответственностью и некоторой этической вменяемостью. Возможно, животные в своих сообществах в большей степени последовательно ведут себя в рамках своих животных моральных регулятивов. Хотят ли животные освобождения? Над этими вопросами сегодня много рассуждают зоозащитни_цы, философ_ки и экологи_ни, часть их которых радикально требует признать кодекс прав животных, отказаться от употребления в быту и в качестве пищи продуктов животного происхождения и прекращения эксплуатации животных.

Менее радикальные исследователь_ницы и активист_ки призывают следовать по пути отказа от антропоцентризма во всех сферах, чувствительности к страданиям животных и недопущении жестокого обращения к ним, заявляют о наличии у животных прав. Ведь жизни людей и животных взаимозависимы, и это особенно ощутимо именно сейчас, в эпоху антропоцена, когда всех живых существ на планете объединяет глобальная, разделяемая нами всеми уязвимость.

Преодолевая эту уязвимость раз за разом с помощью заботы о всех живых существах возможно совместное будущее – в котором реальные пчелы, столь чувствительные к негативным экологическим факторам, все еще будут с нами.

Наверняка вы много раз с раздражением обращались к своему зависшему ноутбуку, зажевавшему бумагу принтеру или заглохшему мотору автомобиля (или хвалили их за успешное выполнение ваших заданий), еще до того, как в современный мир пришли Сири, Алиса или Алекса. Техника, еще до распространения коммуницирующих с человеком цифровых интеллектуальных систем, не только овеществляла потребности и инженерные достижения человека, но и одушевлялась человеком. Кстати, как и животные, устройства, инструменты и произведения искусства, созданные человеком также порой привлекались к уголовной ответственности, когда люди усматривали их виновность в тех или иных событиях. Например, судить могли повозку, случайно, без человеческого участия, задавившую ребенка, или нож «самопроизвольно» принесший увечье человеку.

Глядя на эти эпизоды из истории уголовного права из сегодняшнего дня, можно усмотреть в них не только элементы магического мышления. Поиск субъектности в произведениях техники предвосхитил сегодняшний абсолютно явственный процесс наделения различных алгоритмов, устройств и систем принимать решения без участия человека. Зачастую, решения, которые могут поставить под вопрос жизни людей.

Позже эти законы были распространены автором не только на «человека», но и на все человечество, причем закон о человечестве Азимов поставил «нулевым» пунктом, тем самым подчеркнув приоритет всего населения планеты перед единичной человеческой жизнью. Эти законы широко обсуждались в качестве гуманных, соответствующих основным принципам большинства человеческих этических систем. Робот-альтруист, ставящий в приоритет жизнь человека (а не свою), стал героем множества фантастических произведений. Обратной стороной медали стали робофобии, связанные со страхом узурпации роботами или иными умными устройствами власти над цивилизацией с последующим уничтожением человечества (об этом, например, все и особенно яркий последний фильм «Терминатор»).

Под АЛО понимается не просто устройство, управляемое удаленно «пилотами», подобно военным дронам, но и самостоятельно принимающее решение о нападении на цель в рамках вводных задач. В обычной гражданской жизни такое самостоятельное принятие решений устройствами также может быть опасным и спорным. Давайте попробуем представить несколько примеров затруднительных жизненных ситуаций, которые влекут проблематичные и конфликтные отношения алгоритмов и людей. Автопилот в машине, который сворачивает в сторону, чтобы не сбить пешехода, и травмирует пассажира. Беспилотный дрон, который уничтожает намеченную цель, не учитывая, сколько мирных жителей находятся рядом с военным объектом. Онлайн-карта, которая подсказывает вам опасный вариант пути, не зная об изменившихся условиях в физическом пространстве. Автоматизация на производстве, которая снижает необходимость в живой рабочей силе и приводит к сокращениям на заводах. Эти очень разнонаправленные и не сводимые к одному знаменателю события показывают одно – техника субъектна, и не имея сознания и некого целеполагания, она действует в мире людей, активно влияя на него.

Философиня Рози Брайдотти не поддерживает связанную с этим технофобию в любых видах. Она считает, что невозможно противопоставлять человека технике точно так же, как невозможно противопоставлять человека культуре. Для нее природа, техника и технологии, алгоритмы и роботы составляют общий с человеком универсум. Более того, она усматривает у техники возможность к определенному саморазвитию, связанному с ритмами научных инноваций и потребления и производства, и называет ее «машинным аутопоэзисом» – ведь мы знаем, что одни технологии и изобретения не получили своего развития, а другие стали прорывными и кардинально изменили быт, культуру и цивилизацию (например, двигатель внутреннего сгорания, лампочка, вакцины, полупроводники в микроэлектронике). Это подталкивает нас к мысли, что выстраивание этических отношений должно вестись нами с учетом особой субъектности техники и цифровых интеллектуальных систем. А это, в свою очередь, заставляет междисциплинарных специалистов изучать и настраивать алгоритмы для принятия решений и прописывать, какая ответственность и на ком будет лежать в случаях, когда техника будет допускать опасные и вредные события.

Сегодняшний мир эпохи антропоцена, рефлексирующий не только по поводу глобального изменения климата, но и (снова) об опасности применения ядерного оружия, меняет свое отношение к человеку как единственной, приоритетной, высшей ценности. Это совершенно не означает отмену ценности человеческой жизни, человеконенавистничество и нигилизм. Абсолютно наоборот – человеческая жизнь невероятно ценна перед лицом вероятных общепланетных катаклизмов вместе со всем живым и даже неживым на Земле. Ведь тонкие связи и взаимозависимости между ландшафтами, мировым океаном, атмосферой, почвами, горами, ледниками, животными, людьми и созданными ими промышленными и сельскохозяйственными комплексами, машинами и цифровыми интеллектуальными системами являются невероятно прочными. Находясь на космической станции, Сарториус из фильма Тарковского «Солярис» рассуждал о том, можно ли представить человечество в качестве объекта для любви, хотя бы наблюдая за ним издали, из космических далей. Антропоцен дает нам эту мыслительную дистанцию, даже если мы стоим ногами на земной поверхности. Солидарность уязвимых – наверное, так можно обозначить сущностное зерно этики после гуманизма, включающей многообразие всех мыслимых субъектов, живущих на планете Земля.

Напишите отзыв на любой источник, предложенный для изучения в списке литературы. Отзыв может быть классическом или представлять собой публикацию в соцсетях в любой креативной форме. Отзывы или ссылки на посты в соцсетях отправьте на емейл prostoprogender@gmail.com с пометкой Задание для получения сертификата. Курс «Постгуманизм. Этика для людей и других созданий».