Гендер — это нормы и ожидания по поводу пола, которые формируются и воспроизводятся через социальные институты и взаимодействия. Иногда эти нормы и образцы достигают определенного уровня утрированности, становятся необычайно вездесущими и прилипчивыми и формируют гендерные стереотипы — повседневные верования о том, что все представители определенного гендера обладают каким-то неотъемлемыми качествами. Например, мужчины не плачут, им изначально свойственна смелость и агрессивность, а женщины от природы более нежные и чувствительные, у них есть какая-то особая женская логика, и, кроме того, они плохо водят машину.

Даже если мы осознанно отвергаем гендерные стереотипы, в повседневной жизни мы, безусловно, следуем неким усвоенным нами гендерным «правилам поведения». Эти фоновые знания об ожидаемых и поощряемых способах поведения стали объектом изучения социологии в 60-70-е годы ХХ века в рамках этнометодологии и драматургического интеракцинизма. Два очень близких по подходам автора, Ирвин Гофман и Гарольд Гарфинкель, исходили из того, что наши повседневные взаимодействия пронизаны ежесекундными и не всегда явными процессами анализа и типизации ситуации, поиском правильной реакции на нее в соответствии с выученными правилами игры. Если кто-то вдруг не распознает некие здравые смыслы, которые все разделяют и в соответствии с которыми действуют, не умеет играть или осознанно ломает игру, это вызывает осуждение других игроков и поломку «социального порядка». Такое изучение социальных правил и их исполнение индивидами социологи называют социальным конструированием реальности.

В этом же смысле конструируется и гендер. Знания о правильном воспроизводстве гендеров мы получаем очень рано и из множества источников. Социологи называют эти процессы гендерной социализацией. Социализация — это обретение некого ансамбля необходимых для жизни в данном конкретном обществе качеств через социальные взаимодействия в рамках тех или иных институтов.

Конечно, очень важный такой институт — семья: мама, папа, а также другие близкие и значимые взрослые. Семья дает человеку первичное воспитание и обеспечивает наличие у него так называемых культурных фреймов — базовых матриц, через которые он или она сможет позже упорядочивать свое познание мира.

Упомянутый выше социолог Ирвин Гофман высказал идею, что гендер является одним из первичных культурных фреймов, поскольку распознавание гендеров — своего и других людей — предшествует выстраиванию коммуникации, созданию и проигрыванию любых других идентичностей. Отсюда и название направления, созданного Гофманом, — драматургический интеракционизм — то есть изучение проигрываемых, как на сцене, социальных взаимодействий между людьми как наиболее значимых и базовых для всех остальных социальных процессов.

Родители своими образами мужчины и женщины и через модели своего партнерства показывают ребенку пример и задают гендерные фреймы. Их пример чрезвычайно действенный и, конечно, в долгосрочной перспективе иногда может играть роль «примера наоборот» или образа, от которого человек отстраивается, лишь бы не быть, как мама или папа. В любом случае социализация через соотнесение себя с родительскими образцами — чрезвычайно мощный процесс. Импринтинг, то есть отзеркаливание некого образа, его повторение (без рефлексии, анализа и оценки) в силу его близости — это психологический процесс, который в полную силу задействован в раннем возрасте. Критике и переоценке он подвергается уже гораздо позже, в подростковом возрасте.

То, каким образом в семье распределены домашние обязанности, есть ли у мамы работа и карьера или она посвящает себя только семье, как мама и папа общаются друг с другом, какие эмоции разрешены или запрещены в семье, какие из них чаще проявляет мама, а какие — папа, какие еще взрослые участвуют в близком общении — все это чрезвычайно важно и формативно для ребенка. Кроме собственно гендерных образцов дети считывают для последующего воспроизведения и повторяющиеся в общении родителей гендерные паттерны поведения — типичные реакции и наборы действий в определенной ситуации.


Конечно, в семье постоянно происходит и вербальное воздействие —через ежедневное общение родители показывают ребенку, что для маленького человека желаемо и поощряемо, а что нет, в том числе и в плане проявления ребенком своего гендера. Наверное, вы часто видели, как мамы делают замечания ребенку по модели «посмотри, как ты вымазалась, разве девочки могут быть такими неопрятными» или после того, как сын упал и заплакал, утешают «ты же мужчина, а мужчины на плачут» За очень редким исключением дети подстраиваются под эти ожидания, поскольку такое свойство личности как критичность начинается формироваться лишь в подростковом возрасте.

Есть и более тонкие факторы, чем модели родительского воспитания. Например, по некоторым исследованиям социальных психологов, мамы чаще разговаривают с девочками, чем с мальчиками, — даже в самом младенческом возрасте. Возможно, это оказывает формирующий характер на тип эмоционального интеллекта детей разного пола.

А если вы посетите белорусские магазины детских игрушек, то скорее всего обнаружите, что для детей от рождения до трех лет игрушки могут быть самых разных цветов, так как в этом возрасте важно развивать у ребенка зрительные и тактильные навыки. Всякие шумелки, ксилофончики и разнообразные головоломки адресованы как мальчикам, так и девочкам. Позже игрушки начинают дифференцироваться по полу, и мы видим отдельные полки игрушек в розовых коробках для девочек (конечно, это в основном куклы и аксессуары для них) и разноцветные наборы для стройки, транспорт и военные игрушки для мальчиков.


Получается, что девочки и мальчики и с точки зрения детского потребления игрушек оказываются в разных картинах мира: девочки ориентированы на материнство, физическую привлекательность определенного типа, а мальчики — на так называемые мужские профессии и хобби. При этом эти картины мира сильно разнятся визуально и эстетически. Одна из моих бывших студенток, Катерина Жорова, сделала интересное мини-исследование. Она сфотографировала каждую игрушку своей маленькой племянницы, загрузила эти изображения в Photoshop и взяла инструментом «пипетка» пробу цвета каждой игрушки. Затем смешала их, определив «средний» цвет. Получился нежно розовый. Визуальное эссе по этому исследованию она назвала «Цвет ее детства».

К счастью, сегодня этот тренд на игрушечную сегрегацию не является таким безальтернативным. Например, компания Lego объявила, что больше не будет разделять наборы для мальчиков и для девочек. И, конечно, очень многое зависит от родительской семьи, которая помогает ребенку делать покупательский выбор в сторону тех или иных игрушек.

Помимо семьи важным институтом гендерной социализации является школа. Французский философ Мишель Фуко называл школу наряду с армией и тюрьмой дисциплинарным институтом. Хотя и предполагается, что дети ходят в школу, чтобы получать знания, самое важное знание, которое они должны там усвоить, — это отнюдь не умение решать математические уравнения или писать без ошибок, а знание о том, каким образом нужно подчиняться требованиям общества. Обучая, школа каждую минуту требует от ребенка дисциплины, послушания, а также правильного самоопределения по полу и успешного проигрывания не только роли ученика или ученицы, но и мальчика или девочки. А для этого надо распознавать, угадывать некие «предзаданные» нормы и образцы мужественности или женственности и успешно вписывать себя в них.

Чтобы проиллюстрировать это, Ирвин Гофман предложил понятие гендерного дисплея — некого комплекса микропрактик, которые должен воспроизвести человек, чтобы обозначить себя как мужчину или женщину при личном взаимодействии с другими. Сюда входят внешний вид, моторика движений, тембр и громкость голоса, а также вербальная коммуникация. Если гендер воспроизведен как-то не типично, то вся дальнейшая коммуникация может поломаться, оборваться не начавшись. Другой социолог, Гарольд Гарфинкель, исследуя трансгендерный переход человека, который родился мужчиной и решил стать женщиной по имени Агнес, наблюдал, насколько важным было именно исполнение Агнес «гендерного дисплея». Физиологические и гормональные изменения сопровождались осознанной и скрупулезной работой Агнес по изучению и воспроизводству того, как она понимала женственность.

Начавшись в раннем детстве в семье, процесс производства «гендера» по сути никогда не заканчивается. Он воспроизводится в личных отношениях с другими и во всех институтах, через которые далее проходит человек.

Есть очень афористичное, философское определение гендера, сформулированное Кэндес Уэст и Доном Зиммерманом, авторами работы «Создание гендера»: «работа культуры по приписыванию половой принадлежности и называется гендером».

Что тут важно? Авторы добавляют институциональному влиянию некую тотальность, ведь приписывает человеку гендер не единолично папа и мама как представители института семьи и не персонально классная руководительница в школе, а именно культура, а это очень широкая категория. Я уже приводила в пример рынок игрушек как огромный важный механизм влияния культуры, и, наверное, вы сами вспомнили про различные нарративы, которые ребенку транслируются в виде осколков фольклорной традиции и народной мудрости (сказки для детей), а также через массовую культуру. То, какие образы женщин и мужчин, какие модели отношений, сюжеты, конфликты и развязки присутствуют в нарративах, конечно, может проецироваться ими в дальнейшем на их отношения к себе и другим. Вспомним сюжеты сказок и то, сколь разнятся в них женские и мужские персонажи. Иван-дурак — весьма проактивный персонаж, в то время как Василиса Прекрасная или даже Премудрая — чаще всего объект, который нужно защитить или найти. Но важно, что сегодня мы живем в ситуации сосуществования самых разных нарративов, и, например, можно отметить такую интересную тенденцию, что из детских мультфильмов в последние годы вообще исчезает романтический мотив, уступая место приключениям, в которые вовлечены мальчики, девочки, животные, роботы и самые разные другие существа.

Тем не менее гендерная социализация, длящаяся в детстве и юношестве, не оканчивается в какой-то единый момент, создав готовый «продукт». Давайте попробуем разобраться, как она происходит уже на следующем этапе жизни человека, когда он или она выходят из-под крыла институтов первичной социализации и включаются во взрослые области, где могут сами создавать партнерства и семьи, обретать профессию и проявлять себя как политические существа.

Интересно, что именно с борьбы за права взрослых женщин (добавим, белых и чаще всего образованных женщин среднего класса) и начались исследования гендера. Они зародились благодаря двум первым волнам феминизма. Под первой волной понимается борьба женщин за политические и образовательные права с начала XIX века и до середины XX. Во время второй волны феминизма движение дополнилось изучением и критикой и других форм и проявлений социально-политического неравенства мужчин и женщин. Их результатом стало завоевание политических прав женщин и продолжающаяся до сих пор борьба за право женщин получать образование и строить карьеру наравне с мужчинами не только в традиционно «женских областях».

В этих дискуссиях о равноправии очень важным моментом была и остается именно проблематизация сложившейся гендерной картины мира, которую оппоненты феминисток называли и называют «естественной», единственно возможной и опирающейся на некие высшие силы типа природы или биологии мужчин и женщин. Против такого стиля мышления, эссенциализма, базирующегося на тезисе, что женщине от природы и от рождения присущи одни черты, а мужчине — совсем иные, в 1949 году выступила французская мыслительница Симона де Бовуар. В книге «Второй пол» она утверждает, что женщиной не рождаются, а становятся. Она доказывает, что «женственность» — это не некое природное качество женщины, а именно набор культурных установок, которым женщин принуждают следовать, причем в этот набор входит осознание их вторичности в отношении мужчин. По мнению де Бовуар, для культуры и общества первый пол — мужской, а женский — иной, подчиненный пол, который как бы отстраивается в своих качествах, способностях, мотивациях и амбициях от «первого».
Но при всем этом точно так же «становятся», а не рождаются и мужчиной. Ему также предписывается правильный набор мужских качеств, которые он должен принять якобы как изначально присущие ему. Помните мальчиков Сережу и Роберта, с которых мы начинали? Способы быть «мальчиком» и «мужчиной» у них разнятся, они постигают требования по поводу маскулинности и примеряют их к себе так же, как девочки учатся «женственности».

Чем же вреден и опасен эссенциализм, утверждающий наличие разных естественных качеств у мужчин и женщин, из которых как бы закономерно следуют разные их роли в семье и обществе? Эта апелляция к мифической природе полов по сути является якобы «неопровержимым» аргументом, легитимирующим непреодолимость гендерного неравенства. Допустим, в каком-то обществе образцом маскулинности является агрессивный, подавляющий, полигамный мужчина-добытчик. Такие явления, как буллинг и драки в школе, насилие в семье, предвзятое отношение и харрасмент к женщинам на рабочем месте, дедовщина в армии могут быть списаны на эту самую природную агрессию мужчин и превратиться в «дело житейское», которое стоит принять как неприятную часть повседневности, не стоящую серьезного отношения, критики и правовой оценки. Страдают от этого женщины, люди с другой гендерной идентичностью, дети, а также мужчины, которые не вписываются в этот образ. Не случайно практически во всех странах мира продолжительность жизни мужчин существенно ниже, чем женщин, хотя женщины чаще болеют и прибегают к медицине. Например, в Беларуси в 2021 году ожидаемая продолжительность жизни для мужчин составляет ​​61,4 года, а для женщин — 69,3 года. Это показывает, что мужчины также испытывают невероятную нагрузку, которую эссенциализм маскирует «естественными» задачами и ролями, приписанными мужчинам.

Точно так же и женские образцы, если придавать им эссенциалистскую нагрузку, могут быть невероятно репрессивными. Например, сейчас стали больше замечать, как тяжело под шквалом критики женщинам, не желающим выходить замуж или заводить детей, ведь материнство расценивается многими как самая важная, от Бога и природы исходящая характеристика, задача и цель женщины. И при отсутствии стремления к материнству женщина якобы лишается самого смысла своего существования и права быть без этого счастливой. Такая критика может исходить не только от мужчин, но и женщин-эссенциалисток.

И раз уж мы с вами затронули тему семьи и брака, будет логично обратиться к одному из ранних социологических подходов относительно гендера. К середине ХХ века в США социология в лице структурного функционалиста Толкотта Парсонса достигла такого уровня чувствительности к гендеру, что, изучая семью и ее социальные функции, заметила и начала исследовать принципиально разные гендерные роли у мужчин и женщин в семье. Возможно, вы смотрели сериал «Безумцы», где как раз показан этот период, или фильм «Часы» Стивена Долдри по одноименному роману Майкла Каннингэма, где одна из сюжетных линий связана с трагической судьбой американской домохозяйки эпохи «благоденствия». Мужчина в такой семье — чаще всего единственный работник и добытчик, он самореализуется через карьеру, спорт и «традиционно мужские» хобби. Вотчина женщины — дом, дети, быт, готовка, ее собственная внешность и общение.

Исходя из этого Парсонс называет роль мужчины в семье инструментальной, а женскую — экспрессивной. Мужчина обеспечивает материальное благосостояние, а женщина — уют, заботу и эмоциональный комфорт для мужчины и детей. А также в идеале поддерживает свой внешний вид на уровне экранных звезд (вспомните идеалы женственности той эпохи — Вивьен Ли, Мэрилин Монро или Элизабет Тейлор, а также стиль «пин-ап», который до сих пор ассоциируется у нас с подчеркнутой женственностью, столь модной в 50-х).

Была обнаружена также тенденция «брачного градиента», которая раскрывает следующую закономерность: более молодые, менее образованные и менее обеспеченные женщины являются более предпочтительными партнершами для более старших, более образованных и состоятельных мужчин. Из этого следует, что чем старше, состоятельнее и образованнее женщина, тем сложнее ей найти брачного партнера. Это также справедливо для молодых мужчин без материальных ресурсов и статуса. Как вы думаете, так ли изменилась ситуация к настоящему времени и актуально ли это для Беларуси?

В середине прошлого века для Парсонса ситуация не подразумевала пространства для критики. Он скорее изучал ее как данность, присущую наблюдаемому им обществу, и искал функциональный смысл этих тенденций. Для него было важно, что за счет разделения ролей, которое восходило к разделению разных типов труда в семье, воспроизводится функционирующий институт — семья. Так ли хорошо работает этот институт и все ли в нем счастливы? Та самая домохозяйка из фильма и книги «Часы» жила идеальной жизнью в красивом доме, но сбежала от мужа, бросила сына и прожила всю жизнь скрываясь, лишь бы больше не исполнять роль идеальной жены.

Наверное, многие из вас сейчас вспомнили про своих мам и бабушек, женщин из СССР, и подумали, что у них были совсем другие проблемы. Американское общество потребления, расцветшее после Второй мировой войны, склоняло женщину к роли прекрасной домохозяйки и матери, а мужчину — к роли активного бизнесмена и добытчика, в то время как в СССР на женщину возлагалась роль активной работницы, строительницы коммунизма, работающей рядом с мужчинами на самых различных производствах, стройках и так далее. Когда-то Маркс писал, что мужчина-рабочий — раб капитализма, а женщина — рабыня раба, так как она вынуждена отдавать все свое время заботе о своем партнере, из которого тянут жилы на заводах.


В СССР востребованность женского труда государством, занятым индустриализацией, отчасти «уводила» женщину от ее «принадлежности» и службы только своей семье и брачному партнеру. В раннем СССР были даже проекты по ликвидации кухонь в квартирах и строительству «фабрик-кухонь», чтобы женщине не приходилось готовить и все питались вне дома. Конечно, массового и длительного распространения эта идея не получила, но она была очень показательной. Зато большее распространение приобретали ясли, в которые можно было отдать детей до года, чтобы матери могли как можно раньше выйти на работу.


В конечном счете ситуация не то чтобы стабилизировалась, а скорее закостенела в формате двойной занятости и перегруженности советской женщины, которая вкалывала на работе и отчасти даже могла сделать карьеру, но при этом после работы должна была сделать еще и всю домашнюю работу, а также работу по воспитанию детей. В советском фильме «Москва слезам не верит» показана именно такая женщина, которая в одиночку воспитала прекрасную дочь и из простой работницы доросла до директора фабрики. При этом она, конечно, сохранила и внешнюю привлекательность, хотя все это далось ей как определенное «хождение по мукам», требующее серьезнейших волевых и моральных затрат, на что указывает и название фильма. Интересно, что свое «сложное» счастье она обретает лишь, встретив мужчину, с которым ей также приходится проработать смещение типичных для советского общества ролей, ведь она выше его по социальному статусу — начальница с собственной жилплощадью и сложившимся благополучным бытом.

Все это время мы с вами обсуждали различные роли мужчин и женщин в семье. Сравнивая две семьи середины прошлого века, мы увидели, что роли разнятся и обусловлены социальными задачами, которые возникают в тот или иной период перед в конкретном обществе. Социолог Маргарет Мид пошла еще дальше. Она исследовала коренных жителей Новой Гвинеи и пришла к выводу, что в разных культурах содержания мужских и женских ролей могут наполняться разными, часто противоположными функциями. Конечно, это снова подводит нас к идее о незаданности «мужского» и «женского» некими биологическими априори. Разные культуры и общества играют тут гораздо более важную роль.

Является ли в таком случае гендер какой-то автономной категорией, отдельной от иных социальных процессов и характеристик? В социологии сегодня совмещаются подходы, смотрящие на гендер с точки зрения тотальных общественных структур и процессов и с точки зрения идентичностей, телесности, повседневных ритуалов и практик. Также пришло понимание, что гендер нужно рассматривать в его связи с множеством других характеристик, например, вместе с расой, этничностью, возрастом, сексуальной идентичностью, классом и другими характеристиками.

Этот подход называют интерсекциональным, то есть пронизывающим и связывающим разные области социальных взаимодействий. В рамках него изучают, как все эти характеристики определяют разное положение людей в обществе, их неравенство, которое оказалось невероятно устойчивым и иногда — маскирующимся и «невидимым».

Например, при всех достижениях феминизма, даже в западных странах до сих пор женщин меньше на руководящих должностях, а их зарплаты даже в такой либеральной и продвинутой сфере, как кинопроизводство существенно ниже, чем мужские. При этом женщины азиатского, латиноамериканского и афроамериканского происхождения больше заняты в низкооплачиваемом труде, связанном с обслуживанием и сферой заботы. Возьмем пример из белорусских реалий: вспомните, сколько мужчин среди участковых врачей в поликлиниках или учителей в школах? Эти профессии, символически связанные с заботой, уходом и воспитанием считаются женскими и оплачиваются ниже, в то время как руководящие должности в тех же учреждениях чаще занимают мужчины, если, конечно, не уходят в другие области с еще более высокими зарплатами. Если руководитель не мужчина, то скорее всего это женщина старшего возраста (видим важность возраста как социальной характеристики), часто разделяющая патриархальный стиль мышления и руководства. Интересно, что в 2019 году Институт предпринимательства и менеджмента провел масштабное исследование ценностей белорусов. Отвечая на вопрос, вызовет ли проблемы ситуация, когда женщина в семье зарабатывает больше, мужчины и женщины говорили, что в целом это не проблема (хотя у мужчин было больше сомнений). Однако, отвечая на вопрос, кто лучше подходит на роль политических лидеров, мужчины-респонденты высказали уверенность, что мужчины будут лучшими лидерами. Большая часть респонденток согласились с ними согласны, однако среди женщин гораздо больше категорически несогласных с этой идеей.

Пример из другого культурного региона: высокообразованные женщины из элитных семей в Индии могут баллотироваться на высшие государственные посты и даже занимать их, но лишь потому, что у них есть необходимые символические и материальные ресурсы. Это равенство лишь формально распространяется на всех женщин Индии, где до сих пор существует кастовая система. Это значит, что высокое классовое происхождение женщины может ситуативно решать проблему гендерного неравенства.

Если говорить о других аспектах гендерного опыта, обнародованная сексуальная идентичность, если она не совпадает с нормативной гетеросексуальной, может вообще закрыть двери к ряду профессий. А в некоторых обществах и сферах такой «закрывающей двери» категорией может стать религиозная принадлежность или этничность, гражданство или возраст.


Получается, из интерсекциональной перспективы, при всем том, что мы сказали прежде о важности гендера для социальных взаимодействий и символического и материального неравенства, назвать его единственной и первичной причиной нельзя (хотя радикальные феминистки исходят именно из такого изначального первенства гендерного неравенства над всеми иными механизмами социального угнетения). Смотря на одни и те же социальные группы с разных позиций их характеристик, мы видим, что они в одних ситуацией сами испытывают угнетение, а в других ситуациях, напротив, по иным критериям могут доминировать.

Современные социологические подходы в гендерных исследованиях показывают нам, насколько важна не только борьба за равноправие людей всех гендеров на уровне права, законодательства и формальных предписаний. Эту базу также должны дополнить изменения во всех областях культуры и коммуникации. То, как проходит гендерная социализация в нашем конкретном обществе, насколько мы сами полны гендерных стереотипов и готовы их транслировать — в том числе своим детям или другим людям во время повседневной коммуникации — все это также часть «производства гендера». Без изменения повседневных практик и наших ежедневно воплощаемых образов не получится приблизиться к равноправию.